Духам не
внимай ты...
Фэндом – роман
Глендона Свортаута
«Благослови зверей и детей».
Рейтинг: RG
Предупреждение: ненормативная лексика.
Примечание: действие фика происходит
через 15 лет после описанных в романе событий.
Кто любовь таил в сердцах –
Все, как ты, уйдут во прах.
Злобных сил не знай ты…
Духам не внимай ты…
Ада не страшись ты…
К небу вознесись ты…
«Цимбелин»,
акт V, сцена II
Этот день – самый обычный, летний, пыльный –
молодой человек, рабочий бензоколонки по имени Уильям Лалли, запомнил на
всю жизнь. Потому что именно в этот день он понял и осознал, что жизнь
выше литературы.
Он читал очень много – всегда, когда не работал.
Читал все подряд, ему вообще-то было все равно, «серьезная» это
литература или не очень. У старухи, у которой он снимал комнату, были
книжные полки до потолка, забитые книжками. Большинство из них
составляли карманные издания в мягких обложках, рассыпающиеся и поэтому
не очень приятные, но ему было все равно.
Работы не было; он как раз налил себе пивка и
склонил лохматую голову над книжкой, и тут ему попалась фраза: «Эта
случайная встреча изменила всю мою жизнь». Лалли оторвал от книжки
затравленный взгляд. Опять, Боже мой.
Литература была набита случайными встречами,
которые резко меняли чью-то жизнь. Причем очень резко. Лалли был не
против такой встречи. Но она все как-то не случалась. Видимо, у него
была просто не очень красивая жизнь. Недостойная того, чтоб описывать ее
в литературе – даже в такой, карманной, рассыпающейся на отдельные
листки…
И вот тут-то краем глаза он поймал «супер-пупер-тачку».
Супер-пупер-тачкой, на его языке, называлась очень
крутая тачка (независимо от модели). Такая, в которой что-то было…
эдакое. Вот и эта была – супер-пупер: черный кадди, притом неясно каким
образом задние колеса подрессорены выше передних. Лалли знал, что когда
едешь на такой, кажется, что капот целит прямо в дорогу. На дверце
рисунок: аляповатый, злобный красный дракон с дьявольскими глазами. На
лобовухе наклейка: «Сбитых не подбираю».
Лалли аккуратно положил в книжку
закладку-календарик и двинулся к машине. Заметив, как с шелестом уползло
вниз стекло, он как всегда быстро сказал:
- Сервис, кофе… сэр?
На сэра он не глядел, поглощенный тачкой, и едва не
подпрыгнул, прямо с заправочным шлангом в руке, когда водитель вдруг
рявкнул:
- Лалли-Два! Да чтоб я сдох, если это не ты!..
Да, это был Лалли-Два, и было лишь три человека во
всем мире, которые могли его так назвать… Он метнул быстрый, как обычно
затравленный взгляд на физиономию в окошке – и узнал ее быстрей, чем
успел осознать, насколько она изменилась.
- У тебя такой вид, словно ты собираешься сунуть
этот шланг себе в жопу, Лалли-Два, - заметил Лоренс Тефт-третий, - Не
иначе.
Тогда – но это было тогда – Лоренс
Тефт-третий был длинный как жердь четырнадцатилетний пацан с угрюмым,
по-звериному мерцающим взором, в нацистской фуражке… Лалли-Два вспомнил
его торжествующую, ласково играющую на тонких губах улыбку после того,
как до них домотался этот вожатый, мудила Лимонад. Тефт уже умудрился
тайком вскрыть его чемоданчик и сказал: «Ты то уж хоть молчи, а то
возьму твой сраный баул и по лагерю пройдусь – «Арружие, наркотики,
поргнограааафия…» Оружия не было, а вот журнал с голыми бабами, виски,
пиво и травка – были, а потому Лимонад оставил их в покое до конца
смены.
- Тефт, - сказал Лалли, возясь со шлангом, - Не
иначе, ты опять угнал тачку.
Дверца с драконом рывком открылась, из нее выпали
ноги по миле каждая, в мятых темных брюках, а потом и весь Тефт – рост
его теперь явно превышал шесть футов – во всем своем великолепии
делового костюма, золотых часов и невесть чего еще.
- Ну так и знал, - сказал Лалли, улыбаясь счастливо
и трусовато, - Так и знал, вот откроется дверь и вылезет этакая
восьмифутовая хуйня…
Тефт небрежно, разболтанным жестом поймал его за
рубашку на груди и пихнул, так, что Лалли, вовремя выпустив из рук
шланг, врезался спиной в стену у кассы.
- Это моя тачка, - пояснил Тефт, - И я не
люблю, когда меня называют «хуйней». Если ты ее не заправил – заправь. И
поехали.
Лалли заправил тачку, а вот насчет «поехали» как-то
не понял. А тут еще возник из сервиса хозяин всей лавочки, красный,
грузный и утомленный, как закат в Большом Каньоне. И нельзя было сказать
по его лицу, что вид Тефта произвел на него такое уж неизгладимое
впечатление.
- Чего это вы тут, сэр?..
- Да вот, забираю этого парня, - небрежно сообщил
Тефт, ослепительно улыбаясь, - Нечего другу моего сраного детства делать
в этом вашем говне.
- У него не закончился рабочий день, -
невыразительно сообщил хозяин.
Тефт не торопился отвечать. Он подождал, пока Лалли
заправит ему полный бак, сходит в подсобку, вернется оттуда со своим
видавшим виды рюкзачком, набитым книжками в мягких обложках и сядет в
машину. И только потом сел сам и бабочкой выпустил в окно стобаксовую
купюру.
Ветра не было, и купюра, лениво крутанувшись в
сонном воздухе, упала на асфальт.
- Еще что-нибудь? – поинтересовался Тефт у Заката в
Гранд-Каньоне.
- Езжайте, сэр, - буркнул тот, не двигаясь с места.
А когда тачка с ревом умчалась, подняв столбы пыли, выразительно
покрутил пальцем у виска.
- Ты гангстер, да? – спросил Лалли через пару
минут, и Тефт повернул к нему веселую физиономию:
- Ты ёбнулся, да?..
Да, подумал Лалли, его папа был бизнесмен, вроде бы
так. Владелец чего-то. Какой-то семейный бизнес. Только вот если Тефт и
походил на бизнесмена, то разве что на чокнутого.
Его лицо, тогда, пятнадцать лет назад, постоянно
суровое и замкнутое, сейчас было очень открытым, резкость черт вполне
гармонировала со странной, по-женски нежной улыбкой, но больше в лице не
было ничего женского. И улыбка такая его ни капли не портила – был ведь
прямой костистый нос, были прищуренные глаза цвета мокрого асфальта и
втянутые щеки. Одна длиннопалая ладонь лежала на баранке, второй рукой
он ухитрялся курить, есть чипсы, пить пиво и периодически хлопать по
колену Лалли-Два.
- Куда мы едем, Тефт? – спросил наконец Лалли.
- На Запад, - коротко ответил тот.
- Там… больше нет бизонов.
- Есть, Лалли-Два. Их там полно.
Он сумасшедший, спокойно подумал Лалли-Два. Он еще
хуже больной, чем были мы все тогда в лагере. Впрочем, неизвестно, кто
из нас больше дурак – он или я. Зато известно, как мне лучше. Слава
Богу, что бензоколонка осталась позади. Тефт, чокнутый Тефт, тебя мне
Бог послал, ты везешь меня в жизнь, в настоящую жизнь, которую нельзя
предсказать - не то что финал любой из моих книжек.
На заднем сиденье лежало потрепанное армейское
одеяло, оно выглядело как-то странно в этой машине, но в то же время –
уместно. Придавало салону какой-то уютный вид.
Тефт гнал кадиллак полночи, и Лалли-Два сонными
детскими глазами глядел на летящие за окошком фонари… это было так
захватывающе, что он не сразу заметил, что Тефт устало щурится, слегка
склонив русоволосую голову… и дико заорал, когда невесть откуда вырос
перед ними огромный трейлер, и Тефт шлепнул своей большой ладонью по
баранке, и кадди с визгом повело влево, влево…
- Черрт, - сказал Тефт, косясь на пронесшуюся мимо
смерть, - Я просто засыпаю… поехали в мотель, Лалли-Два.
- Осторожно, Тефт, - проскулил Лалли, - Ты нас
угробишь…
- Ладно.
В мотеле Тефт заказал кофе в номер и поперся в душ,
а когда вернулся, произнес:
- Ну вот, и спать расхотелось. Вот так всегда.
Лалли кивнул. Ему-то уж точно не хотелось спать –
после того, как они едва не чмокнулись с трейлером.
- Кофе дерьмовый, - высказался Тефт.
Лалли снова кивнул – хоть и плевать ему было, какой
кофе. Главное, что горячий и сладкий.
- Ты что, Лалли-Два, там на шоссе язык прикусил?..
Лалли только нервно усмехнулся. Лоренс Тефт,
сощурившись, глядел на него. На его маленькое бледное лицо под пышной
шапкой темных вьющихся волос, на его грустные щенячьи глаза. Глядел
так, что Лалли казалось, будто Тефт знает о нем больше, чем надо, и это
было страшно, Лалли часто бывало страшно, люди смотрели на него так,
словно знали. Знали что? Да всё: всё о его жизни с того бизоньего
лета.
- Лалли-Два, - сказал вдруг Тефт, - я знаю, о чем
ты думаешь. Ты думаешь о том, что ничего больше в жизни не сделал – с
того лета.
- Ну да. С того лета, когда мы были писунами…
- Э, вот этого не надо, - усмехнулся Тефт, -
Были?.. И остались, Лалли-Два. Если человек писун – это на всю
жизнь… Ты мыл и заправлял машины всем этим апачам и шайенам,
и мне обрадовался так потому, что подумал, что я тоже стал ебаным
апачем, и смогу тебя увезти оттуда. Я и увез. Но не потому, что я
апач, Лалли-Два. Я все тот же писун. Стань я апачем, я б сделал вид, что
с тобой незнаком. И уж в любом случае не взял бы тебя с собой. На что ты
мне, если подумать? Ты трус, ты ебанутый, у тебя в рюкзаке дамские
романчики… какой апач свяжется с таким, как ты? Что с тобой таким
делать? Нянчиться? Перевоспитывать? Проще сдать в дурдом. Может, там
тебя научат руки мыть после работы…
Лалли-Два посмотрел на свои руки.
- Так вот, - продолжал Лоренс Тефт, весело блестя
стальными глазами, - Тебе сильно повезло, что я такой же, как ты. Ты
вылизывал машины всяким подонкам – а я вылизывал им их жирные задницы,
приводя в порядок их сраную жизнь, с их сраными разводами, дележкой
сраного имущества и прочей сранью…
Да, подумал Лалли-Два. Пацан, угонявший машины,
стал адвокатом. Ай да Тефт. Если и писун – то ничего так у него
получилось. Уж куда лучше, чем у меня.
- Как же ты выучился на адвоката? – спросил он, -
Ты ведь… тебя ведь изо всех школ выгоняли. Как же ты в колледж попал?
- Легко. Просто однажды представил себе твое
будущее. Бензоколонку. И струсил – сразу все выучил, даже через класс
перескочил, и в колледж меня взяли с распростертыми обьятиями. В тот
самый, в Эксетер. Кроме того, у меня высокий IQ.
Как ни странно, - усмехнулся Тефт, и нельзя было понять, всерьез он это
или нет.
- Мне смешно про твой IQ
слушать. Честно.
- Самому смешно… Слушай, а где же Лалли-1? Где твой
брат?
- Понятия не имею, где эта сволочь.
- Сно-ова здорово, - хмыкнул Тефт, - Как я узнал
тебя в этом. Вы были та еще парочка, Каин и Авель в джинсах, с вашей
библейской ненавистью…
- Это единственное, что в нас было библейского.
Кроме того, насколько я помню, Авель не ненавидел своего брата… Слушай,
Тефт, - сказал Лалли, - я так и не понял, куда мы едем.
- Я тебе уже сказал. Я дважды не повторяю.
- Ладно.
- Пошел бы ты в душ, Лалли-Два. Ты черный, как жопа
негра. Выражение не очень-то, но отражает суть.
И впрямь – отражает…
Выйдя из душа, Лалли обнаружил Тефта листающим
книжку - ту, которая торчала из кармана рабочего комбинезона, брошенного
на спинку стула.
- «И тогда я узнал этого человека – это был Дикий
Билл Хикок», - произнес Тефт задумчивой интонацией, так, что влегкую
можно было поверить, что это он встретил Дикого Билла на пороге салуна,
а потом пристрелил его.
Он прирожденный актер, подумал Лалли, какого черта
он не играет на ТВ. Ему б цены не было. А уж сколько баб у него было бы,
он ведь красивый.
- Лалли. У тебя все книги наподобие этой?
Лалли пожал голыми плечами. Смотря что
подразумевать под словом «наподобие».
- Дикий Билл Хикок, - презрительно сказал Лоренс
Тефт, - Индейцы, ковбои, гангстеры. И белокурые красотки с пленительными
очами. Как должен чувствовать себя парень, таскающий за собой рюкзак
туалетной бумаги, Лалли-Два?.. Ты ведь небось ни одной нормальной книги
не читал?
- Читал, - устало сказал Лалли. Он не врал. Он
прочел «Короля Лира», и вообще почти всего Шекспира читал, а еще «Моби
Дика», «Гроздья гнева» и «Взгляни на дом свой, ангел», и хотел было
сказать об этом Тефту. И тут сегодняшний вечер, волшебный, но такой
чудной, казалось, вдруг уселся ему на плечи, пригибая их своей теплой
тяжестью, и сонно забормотал что-то на ему на ухо… Лечь бы да и заснуть.
А Тефт может сидеть тут хоть до утра, коли нравится.
Сквозь сон Лалли слышал тихий шелест разрываемой
бумаги и – иногда – неприятно-резкий пердеж разматываемого скотча.
Он проснулся оттого, что Тефт бешено хохотал.
Лалли разлепил веки и увидел, что комната усеяна
разноцветными обложками, словно тут происходила битва бабочек.
- Что, черт возьми, Тефт, ты делаешь?..
Тот держал в своих длиннопалых клешнях нечто
неопрятное, вроде пачки брошюр, которые валялись в пластмассовой корзине
на каком-нибудь заднем дворе. Пачка казалась ужасно толстой.
- Тефт! Что у тебя…
- Это твоя книга, Лалли-Два. Та, которую тебе будет
куда веселее читать… Только вот я не представляю, как она может
называться. Библия Лалли-Два – подходяще?..
- Чего-чего?..
- Или нет. Евангелие от Лалли. Вот что это. Она же
– энциклопедия американских соответствий. Звучит, а?.. На, держи.
- Ах ты… - задохнулся Лалли, получив эту штуку в
руки. Тефт вручил ее ему с очень торжественным видом… но что это было…
оказывается, Тефт всю ночь выдирал из его книжек листки и склеивал их
друг с другом скотчем, который всегда был в рюкзаке у Лалли, чтоб в
любой момент можно было закрепить рассыпающуюся книжку. Теперь книжек не
было, была одна-единственная книженция, но зато очень толстая.
- Зачем ты это сделал? – с обидой спросил Лалли.
- Дурак. Так куда интереснее.
И снова Тефт оказался прав. Он медленно вел машину,
а Лалли покатывался, валялся на заднем сиденье от неудержимого, уже
откуда-то из под ребер идущего гогота, словно обкуренный. Отсмеявшись,
вновь хватался за книжищу, снова ржал, иногда даже вслух читал для Тефта
некоторые куски, и Тефт тоже хохотал, как ненормальный, корчась, роняя
русый чуб на баранку, забывая смотреть на дорогу… Разумеется, чаще всего
это была полная бессмыслица, но попадались и жемчужины, там, где
кончалась страничка из одной книжонки и начиналась из другой.
«К полудню следующего дня Марси, измученная
отчаянием, решила отыскать его и признаться ему в своей страстной любви.
Но генералу Кастеру была суждена иная, героическая смерть».
«Ричард тихо выдохнул от счастья, когда его рука
легла наконец на ее трепещущую юную грудь. О, бриллианты миссис
Хонэмэзер нашлись совершенно неожиданно».
«Через неделю Билли научил меня прилично
обращаться с кольтом. А на вокзале по прежнему было много народу».
Вскоре Лалли перестал читать вслух, потому что
испугался, что Тефт опять сшибет почтовый ящик.
В следующем мотеле, в котором им случилось
остановиться, Тефт заказал в номер пару
упаковок пива, и они пили его, смеясь и болтая,
пока Тефт не придвинулся вдруг к Лалли слишком близко, не обнял его
своей длинной рукой и не поцеловал в губы. От Тефта пахло дорогим кремом
для бритья, табаком и немного – пивом.
Лалли не оттолкнул его, потому что опять боялся
– он как-то привык уже бояться всего, что беспокоило, выбивало из
привычной колеи. Он был потрясен, и темно-синие глаза его распахнулись
глупо и замигали жалобно, словно Тефт не поцеловал, а ударил его.
- Ты… - он хотел сказать «гомик» или даже «пидор»,
но не смог, - ты спишь с мужчинами, Тефт?..
- Не сказал бы, - ответил тот, и губы его
растянулись в ухмылке, - Я сплю с теми, кого люблю, Лалли-Два.
- А ты меня, что…?
- Я вас всех люблю. Иногда мне кажется, что только
вас я и любил в жизни. Всех писунов проклятых, - просто ответил Тефт, -
Но если б я мог выбирать… ты знаешь, кого я выбрал бы.
- Коттона нет, Тефт, - тонким голосом сказал Лалли,
- А если б он и остался жив, он не стал бы…
- Не знаю, - перебил его Тефт, - Вот за это не
поручусь.
Лалли захлопал ресницами, словно стряхивая с них
рыжее пламя. Тот, последний раз, когда волосы Коттона нестерпимо
вспыхнули на солнце.
- Тебе понравится, - сказал Тефт, - Я знаю.
Что ж, подумал Лалли, до этого ты все время
оказывался прав, Лоренс Тефт. Ты стал мудрым сукиным сыном. Не знаю уж,
где ты набрался ума. Такого ума. Не думаю, что тебя учили этому в
колледже Эксетер.
Ему и впрямь понравилось.
Кроме того, девчонки никогда не обращали внимания
на малорослого лохматого рабочего с бензоколонки, который не умел с ними
разговаривать и только густо краснел.
И кроме того, никто, кроме Тефта, никогда в жизни
не признавался ему в любви.
И еще Лалли понял вдруг, что ему нравится
удивляться… а Тефт удивил его, в частности, тем, что показал еще один
способ применения самого обычного крема для бритья… но не только этим,
конечно. Лалли в жизни не думал, что Тефт-угонщик, Тефт-взломщик,
Тефт-Большая Шишка может быть таким ласковым, прямо как кошка, и таким
счастливым, прямо как ребенок, нашедший под елкой самый-самый
долгожданный подарок. Лалли не привык ощущать себя подарком… кроме того,
ему было как-то стыдно делать это, спать с мужиком. Слишком уж засела в
нем бензоколонка – с ее машинами, с ее парнями в машинах, обнимающими
веселых девчонок. Парни эти всегда смотрели сквозь него, а девчонки и
вовсе его словно не видели, и каким-то потаенным болезненным чутьем
Лалли ощущал, что самому ему такого не познать. Не сидеть в сверкающей
тачке, небрежно обнимая девчонку, не везти ее в кино, а потом в бар, а
потом в мотель… Ну и пусть, думал он, можно жить и без этого.
А вот без Тефта он жить теперь не смог бы, хоть ему
и в голову не приходило назвать это влюбленностью, но все же это была
влюбленность, и вовсе не невинная, потому что было еще окаянное,
неодолимое притяжение кожи к коже, губ к губам, глаз к глазам, в
конце-то концов, они много смотрели друг на друга, серые глаза,
бесстрашные, дьявольские – в синие, придурковато-ангельские, вечно
удивленные…
- Если тебе не нравится, просто не считай это
любовью, - посоветовал однажды Тефт, - Помнишь, как в лагере мы
приводили друг друга в порядок, когда нам было совсем хреново?..
Лалли помнил – они все закрывали глаза и тихонько
прикасались пальцами к лицам друг дружки, нежно, осторожно… и от этого
становилось почему-то легче.
- Вот и сейчас мы делаем то же самое, - сказал Тефт,
- Только – с открытыми глазами…
…Запад и его пыль, его беспощадное солнце, его
конская шкура, индейские глаза, бизонья душа.
- Вот так названьице, - усмехнулся Тефт, ударив по
тормозам, - Только посмотри, Лалли.
Тот послушно оторвал взгляд от своей Библии и
посмотрел на надпись на щите. Спиритс Хилл. Вот это да.
- Местный юмор? – улыбнулся он, - Что-то я никакого
холма не вижу…
- А духов ты видишь, Лалли-Два?..
Самый первый домик был размером с конуру для
датского дога.
На крылечке восседал малюсенький скукоженный
старичок, такой черный от загара и сморщенный, что лицо его походило на
смятую зефирину в шоколаде. Он мусолил в сухих губах погасшую трубочку,
глядя на улицу с каким-то задорным, боевым видом, словно военачальник,
наблюдающий построение войск перед атакой.
- Эй, дед, - Лоренс Тефт даже в машине не усидел,
вышел, так уж подействовал на него вид старикана, - Почему ваш город так
называется?..
- А хрен его знает, - невозмутимо отозвался дед, -
Тут тебе Холм Духов, а подальше будет деревня такая, в центре лужа
навозная, а в ней всякое время хрюшка лежит – так то Вашингтон. Глупых
названий пруд пруди.
- Это точно… - согласился Тефт, - а комнаты тут кто
сдает?
- Э… - дед на пару секунд задумался, - Поезжай до
Уилкокса, этот сдаст. Да я сам бы тебе сдал, все второй этаж хочу
пристроить…
- Куда тебе строить, дедушка, - не выдержал Тефт, -
Тебе ж только землю носом пахать…
- Мне землю носом пахать хорошо, на тебе, сынок,
собак вешать удобно… уж как кому повезло, - незлобиво откликнулся
старикашка, и Тефт радостно захохотал.
Девочка сидела на ограде и совсем по-детски болтала
ногами, хотя было ей лет, наверно, 14. На ней были старые джинсы и
старая клетчатая рубашка, с круглого некрасивого личика смотрели глаза,
похожие на два миндальных орешка в шоколаде, короткие волосы были
некрасиво острижены – видно, подстригли дома. И нелюбящей, безразличной
рукой.
- Привет, - сказала она, болтая ногами, - Я
Кимберли Уилкокс.
Она улыбнулась Лоренсу Тефту в деловом костюме,
Тефту Ослепительному, Тефту Великолепному, наивной потрясенной улыбкой,
говорившей о том, что она слегка не в себе. Он сдержанно улыбнулся в
ответ:
- Ты почему не в школе, Кимберли Уилкокс?
- Я не учусь, - ответила она, - Я не учусь. И вы
меня зовите Ким, меня все так зовут, сэр.
И мне нельзя с вами говорить, потому что никого
нету дома.
- А где твои родители? – спросил Тефт.
- Папа помогает дяде Биллу чинить тачку. Мама
померла, чудила грешная, - девочка не ругалась на маму, она просто
повторяла то, что слышала, повторяла с той совершенной чистотой, с какой
четырехлетний ангелочек рассказывает маме, что было в детском саду, и
заявляет, что Джеки Джонс, членосос, его толкнул.
- Эй, мистер? Чего привязались к моей дочери?..
При виде папаши Уилкокса Лалли вздрогнул и
поежился. Он напомнил ему тех охотников на бизонов… хоть и вовсе не
походил на них… те были богатые бездельники, этот – нищий работяга… даже
нет, судя по лицу, он куда больше пил, чем пахал… но вот глаза! Светлые
безжалостные глаза, налитые до краев сознаньем своей силы и правоты…
Лалли боялся людей с такими глазами. Но Тефт был бесстрашен, как и
всегда.
- Видите, что дурочка, и почуяли легкую добычу, да?
– продолжал Уилкокс, глаза сияли, как будет сиять карающий меч архангела
в Судный день, - Но это вы зря так решили, Мистер Большая Шишка, моя
дочь не дает… и я грохну любого, кто до нее дотронется, ясно?..
Лалли подивился, как легко Тефт не услышал
этих слов. Он ухмылялся, глядя на красную загорелую рожу мистера
Уилкокса:
- Нам сказали, что вы сдаете комнаты, - заявил он,
- Но коли нет – так нет…
Он положил руки на баранку.
- Стойте, - пробурчал Уилкокс, - Чего вы. Сдаю. Дом
огромный, мы с Ким в нем как мыши в собачьей конуре… А вы надолго к нам,
мистер?.. По делам?
- Любопытной сороке нос оторвали.
Дом и впрямь был большой.
- И у меня все было как у людей, - ворчал Уилкокс,
- Да, и жена, и два сына еще, нормальные ребята, не чета этой дурехе.
Он с любопытством смотрел на Лалли, словно только
что увидел его. Ясно было, что он не прочь узнать, что может связывать
шишку в дорогом костюме с этим парнем, который больше десяти баксов в
руках не держал. «Ни в жизнь не догадаешься, - подумал Лалли-Два, - Хоть
башку сломай – а не допрешь, что нас связало… Потому что это был отряд
писунов, и бизоны, которых мы спасли, и смерть Коттона, и то, что
случилось дальше…»
К вечеру Уилкокс куда-то убрался – скорей всего, в
кабак.
Он уходил туда каждый вечер. Тефт с Лалли тоже
заглядывали туда, выпить пива. Тефт любезно со всеми здоровался, слыша в
ответ неразборчивое, недоверчивое ворчание, но такие вещи его не
смущали.
Тефт курил у окошка. Он снял пиджак и рубашку –
жара и впрямь была несусветная. Лалли валялся на койке и смотрел, как
он курит, ловя себя на том, что любуется Тефтом, словно красивым
полудиким конем. Вместе с адвокатским обмундированием Тефт повесил на
стул свой городской приличный облик…
Тогда, 10 лет назад, в лагере «Бокс-Каньон», Тефт
сутулился, видимо, стесняясь своей непомерной длины. Был сильный, но все
равно казался тощим. Сейчас сутулости не было и помине, словно сама
жизнь взяла его за плечи и развернула их, как тренер по гимнастике, и
оттого тело Тефта ожило, распрямилось и расцвело, как стройное дикое
деревце.
Кожа его цветом напоминала сливочное мороженое, но
Лалли знал, что если прижаться к ней губами, попробовать ее на вкус, она
будет прохладной и чуть-чуть солоноватой.
Сейчас он глядел на шею Тефта, туда, где была
четкая граница между стрижеными волосами и кожей – меж пеплом и
сливочным холодом, и думал: это ты – подарок, Лоренс Тефт, тебя послал
мне Бог, не знаю какой уж это Бог, может, Бог Запада с кроткой и темной
душой бизона, но разве это важно, Тефт?
- Лалли, о чем ты думаешь? – спросил Тефт, внезапно
отвернувшись от окна.
- Об… Уилкоксе, - соврал Лалли.
- Чего о нем думать?
Лалли хотел было обьяснить Тефту, что он
почувствовал, впервые увидев глаза этого человека… но не стал, ему
показалось, что Тефт и сам все знает. Об этом говорила легкая
презрительная усмешка, с которой Тефт встретил фамилию «Уилкокс».
- Ты словно что-то знаешь о нем, Тефт.
- Конечно, знаю, - голос Тефта звучал задушевно,
как у персонажа военной мелодрамы, признающегося в любви далекой родине,
- Он говорит, что все у него было как у людей, и пожалуй, не врет… У
него была жена; он каждый день после работы нажирался и колотил ее; в
конце концов она заболела и умерла, ибо это был для нее единственный
выход. У него было, кроме Ким, еще два сына, которые с детства видели,
как он колотит мать, и слышали ругательства из его вонючей пивной
глотки, и все равно знали, что он прав. Потому что не могли убедить его
в его неправоте его же способом… Потом они подросли и тоже нашли выход –
просто смотались отсюда. Один ушел в армию и до сих пор, наверное, там
лупит новобранцев прикладом. Второй решил заработать побольше и
заработал себе государственное содержание в течение десяти лет
где-нибудь в Синг-Синге… Так они и остались тут вдвоем – пьяница-папаша
и маленькая мисс Лишняя Хромосома… Тут ему повезло – уж она-то никогда
не вырастет – а стало быть, никогда не покинет этот дом…
- Ты думаешь… так все и есть? Драматическая
история…
- Ничего драматического. Твои книжки куда более
драматичны, - усмехнулся Тефт, - Да только надо нам ехать, Лалли, ехать
дальше… Этого бизончика нам не спасти.
- О чем ты?..
- Ты слишком крепко спишь по ночам, Лалли-Два.
Это было так. Лалли спал крепко. Этот городок
выматывал его, сосал силы, как клещ, забивая ему глотку пылью и
смущением, которое нельзя было залить пивом. Он не мог сидеть с Тефтом в
местной забегаловке – это была именно забегаловка, которую нельзя было
назвать ни баром, ни салуном, ни даже кабаком, и там было слишком много
этих режущих праведных глаз до полуночи и слишком много глаз,
налитых тупой злобой – после.
К тому же те разговоры, что вел в этой забегаловке
Тефт – если он их вел – действовали Лалли на нервы. Особенно последний
из них. Тефт заметил какую-то тетку с жирными серыми волосами, широким
лицом и тонкими некрасивыми губами, в очках с толстыми линзами. Она
сидела одна – и смутилась, когда Тефт Великолепный подсел к ней, а
вместе с ним и Лалли.
Перед ней стоял стаканчик виски, она по глоточку
тянула из него.
- Я не злоупотребляю, - сразу сказала она низким,
неожиданно глубоким и теплым голосом, - Все знают, что я ни разу не…
- Да, - сказал Тефт.
- Может, вам странно, что учительница может сидеть
в таком заведении? Но тут больше некуда пойти вечером. Да. И все это
знают.
- И я, - откликнулся Тефт.
Он поразительно умел поддерживать разговор – хоть с
кем. Адвокат.
- Эти дети, - сказала она, - Я всем им желаю уехать
отсюда. Я даже молюсь за это.
Эта истерическая откровенность, эта искренность
навязла Лалли в зубах – после его книжек.
- Это хорошие дети? – спросил Тефт.
- Да, - тут же ответила она, - Да дети все хорошие.
Откуда потом только берутся хреновые взрослые.
Нет, пьяницей она не была. Она заглатывала свой
стаканчик виски и виражами шла домой. Она не умела пить. Одно это слово
– хреновые – после двух горьких глоточков – говорило об этом.
- Мы живем в доме Уилкокса, - сказал Тефт тихо и
доверительно, - Вы не можете сказать, почему его дочка не учится?
В его голосе звякнул тихий колокольчик иронии.
Лалли прекрасно понял, что хотел сказать Тефт – а именно, то, что в этом
городке половина детишек почти такие, как Ким Уилкокс.
- Отец не хочет, - обьяснила она, - И потом, у нее…
- Знаю. Но все же. Было бы лучше, если б она
училась. Дружила с ребятами. Даже если они будут смеяться над ней, -
голос Тефта, низкий обычно, начал тренькать, словно его вместо «ми»
настроили на «си».
- Но отец не хочет, - пробормотала женщина, низко
наклонив голову.
- Но вы же учительница, - сказал Тефт.
Прошел век – век, заключенный в минуте, как в
хрупкой тюрьме – потому что любое молчание, столь тяжкое и горькое –
век, потребный для того, чтоб понять, хоть краешком зацепить чужую душу.
Она подняла свой очкастый взгляд, чтоб посмотреть
на Тефта. И Лалли понял, что она сказала ему: «А вы – адвокат… и много
вы защитили тех, кто действительно нуждался в защите?» - «Никого,
- честно ответил ей Тефт, - ни одного». И два представителя двух
благородных профессий – два цеховых подмастерья, негодных в мастера –
посмотрели друг на друга почти любящим, беспомощным взглядом. Я – не –
могу. Моя голова разбита о стену. Давно.
- У вас есть мечта? – спросил вдруг Тефт.
- Есть, - быстро сказала она. Она уже окосела.
Сняла очки. Без очков глаза ее стали похожи на огни Святого Эльма,
мерцающие над болотной хлябью.
Тефт положил свою клешню античного рака на ее
влажную крупную кисть. Скажите, попросил он без слов.
- Я хочу, - сказала она, - чтоб когда я умру,
кто-нибудь из моих учеников прочитал надо мной песню из «Цимбелина».
- «Для тебя не страшен зной», - вдруг вставил
Лалли-Два неожиданно сильным голосом, и учительница взглянула на него с
величайшим удивлением – этот молодой человек не производил впечатления
знатока классики.
- Да. Но этого не будет, - сказала она, но очень
неуверенно – может, Лалли, сам не зная того, вселил в нее надежду…
- Не факт, - быстро откликнулся Тефт.
Тою ночью Лалли не смог заснуть.
Здесь они с Тефтом почти не занимались сексом –
городок умел гасить желания. Тефт лежал, по обыкновению своему уставив
костистый нос в потолок, брови его сломались, а губы и нос посылали
сопячие позывные в дивную страну, в Неверлэнд.
Лалли очень хотел заснуть, он прибегнул к обычному
средству – обнял Тефта и закрыл глаза. Обычно Тефт сообщал ему таким
образом свой сонный ритм, Лалли начинал дышать ровнее и глубже и в конце
концов засыпал… но не теперь.
Тут еще и отлить захотелось. И не хотелось
вставать. Лалли поворочался и поднялся. Чертово пиво.
Он шлепал по коридору, когда услышал вдруг то, о
чем говорил Тефт.
Всхлипы. Не всхлипы даже – так плачет, нет, дышит,
нет, вдыхает человек, для которого воздух – как колючая проволока.
И тихий, тихий, приказной шепот:
- Не верещи. Не маленькая уже.
Лалли замер в коридоре, ощущая, что дом, похоже,
затопило вдруг морскою водой с примесью бензина и кусочками коючей
проволоки, и дышать нельзя, уже нельзя.
Скрип раздолбанной кровати. Скрип. Скрип. Скрип.
Утро – и ступор. Лалли, вставай. Да, щас. Лалли!
Да, щас. Лалли, как тебя зовут? Да, щас.
Виски, прямо в глотку, Тефт легко взял крепость
стиснутых зубов – его длинные пальцы были такими сильными и причиняли
такую боль, что зубы Лалли все же разжались. Глоток. Кашель. Глоток.
Дерущий спазм. Глоток. Слова.
- Тефт… едем…
- Тсс. Лалли. Едем, конечно… Но сначала по пиву.
Иначе я вести не смогу. Ты меня довел, Лалли.
Они как раз собрались выйти из бара, когда слепящий
дверной проем вдруг заслонил чей-то темный силуэт и голосом Уилкокса
произнес:
- А постойте-ка, мистер…
Это относилось к Тефту (Лалли по-прежнему был его
безмолвной тенью). И произнесено было как-то так, что негромкое жужжание
голосов в баре сразу смолкло, как ветром прибитое.
Тефт невозмутимо обернулся:
- Да?.. Может, ты хочешь сказать, что я тебе не
заплатил?
- Не за всё, - загадочно отозвался Уилкокс.
- Ковбой, - произнес Тефт, - Не ломай сфинкса. Тебе
не идет.
- Может, вы всем нам скажете, мистер, - голос
Уилкокса вдруг по-петушьи взлетел, - может, вы всем нам скажете, ЧТО МОЯ
МАЛЕНЬКАЯ ДОЧКА ДЕЛАЕТ В ВАШЕЙ МАШИНЕ?..
Тишина неслышно загудела, этот звук отдался у Лалли
в груди, словно сердце стало куском рельса, по которому долбанули
ломиком.
- Как ты сказал? – спокойно переспросил Тефт.
- Я сказал – что моя девочка делает в твоей машине,
ублюдок?! – завопил Уилкокс не своим голосом, - Ты хотел увезти ее?! Ты
хотел оттрахать ее где-нибудь по дороге и выбросить из тачки, сволочь?!
Несколько мужчин поднялись. Лалли смотрел на них
из-за спины Тефта прежним, испуганным, щенячьим взглядом.
- Подождите-ка, - сказал Тефт, - Я ничего не знаю
ни о какой девочке в моей машине.
И тем не менее, она там, подумал Лалли, она
забралась на заднее сиденье, скорчилась на полу и спряталась, накрылась
твоим старым армейским одеялом, и мы действительно едва не увезли ее… А
ведь она дурочка. Она не поняла, почему мы остановились, она, может,
думала, что мы уже далеко от ее папаши… а он как раз шел сюда и увидел
ее криво остриженную головку, торчащую за стеклом… О Боже, спаси нас и
сохрани…
- Я сказал ей не выходить пока, - ответил Уилкокс,
- Чтобы все увидели, зачем приезжал сюда Мистер Толстый Член из большого
города.
Ох, нет, подумал Лалли, почувствовав и увидел, как
дрогнули и чуть свелись лопатки под серым пиджаком…
- Меня зовут не так, - сказал Тефт, - Ты слышал,
ковбой?
- Я знаю, как тебя зовут, - прошипел Уилкокс в
ответ, глаза у него побелели, словно раскалились, - Я видел твои бумаги,
Лоренс Тефт, адвокат гребаный. Теперь не смотаешься…
Лалли беззвучно вопил, чувствуя, как рвется от
ужаса сердце: «НЕТ, Тефт, не надо, не ВЫЁБЫВАЙСЯ, ради меня, ради
Коттона, ради тех бизонов, Тефт, успокой их, и мы уедем, Тефт…» - хоть и
понимал, что всё бесполезно, всё кончится ужасно, всё УЖЕ кончилось.
- Тебя плохо учили. Не стоит рыться в чужих бумагах
без разрешения. Так что Шерлока Холмса из тебя уже не выйдет. Он был
джентльменом. И когда в следующий раз назовешь мое имя, не забудь
прибавить «мистер», - процедил Тефт и в два шага дошел до двери, он
отодвинул бы Уилкокса с дороги и вышел бы, но не суждено ему было выйти
отсюда, нет. Лалли, что семенил по-цыплячьи за ним, знал уже, что мимо
Уилкокса, этакого воплощенного Гнева Праведного, Тефту не пройти.
И он не прошел. Он замер, как-то медленно нырнув
башкой вперед и вниз, Лалли увидел нелепый взлет его руки, царапнувшей
дверной косяк в поисках опоры… и Тефт опустился на колени, прижимая
другую руку к животу.
Все происходило целую вечность.
Целые сто лет под Тефтом наплывала земляничного
цвета лужа.
В руках Уилкокса ничего не было – но это значило
только то, что нож остался там, куда так легко, глубоко вошел. К тому
же, Уилкокс очень благоразумным движением сразу отступил на пару шагов
прочь, чтоб кровь не попала даже на ботинки.
А в баре висела тишина – тишина открытых дурацких
ртов, тишина выпученных глаз, тишина кроличьих сердечек, затаившихся за
широченными грудными клетками настоящих мужчин. Такого они не ожидали.
Это было как-то слишком уж. Стоило как следует отпинать этих чужих
подонков, а потом еще разукрасить их тачку, так, чтоб милю в час ехала с
ветерком, но… видимо, стоило понять чувства несчастного отца, Уилкокса.
Ему вдруг показалось, что у машины кто-то стоит. Но
не Ким. Это не она, хоть одежда и похожа – клетчатая рубашка, джинсы. Но
это мальчик, его волосы сияют на солнце, как кожура апельсина, его
ковбойские сапожки в пыли, а его глаза строго смотрят на Лалли и Тефта,
на Уилкокса и его стаю, что разлетелась с брехом из дверей бара, словно
из подворотни какой… и бреха вдруг не слышно, во всяком случае, Лалли не
слышит его, хотя вряд ли они замолчали, просто у Лалли, почти падающего
под тяжестью длиннющего тела, кровь давит в уши, и ничего он не слышит,
кроме ее тупого стука в барабанные перепонки.
- Лалли, - говорит мальчик, - Давай.
Коттон, хотелось заорать Лалли, помоги, Коттон, что
ж ты смотришь?.. Потом он вспомнил название городка. Духи не могут
помогать. Они же духи. И не для того приставлены к нам, чтоб помогать
таскать трупы.
Лалли сел за руль, и мотор взревел, машина
сорвалась с места, плюнув в свору пылью.
Он ехал, не зная, куда едет, и мертвый Тефт сидел
рядом, а сзади – живая Ким, и она смеялась, Лалли ни разу не слышал, как
она смеется. Вскоре где-то далеко, впереди, что-то замаячило, это был
дорожный указатель, и возле него от дороги отходила какая-то слабо
видная ухабистая тропа.
- Нужно свернуть, - низким важным голосом сказала
Ким.
- С чего ты взяла?..
- Рыжий мальчик показывает.
Лалли дернулся, словно псих:
- Какой еще мальчик?..
- А ты что, не видишь?.. Воон там. Где указатель…
Лалли ничего не видел, но свернул послушно. И
только когда увидел большой затопленный карьер, понял и поверил. Коттон
недаром был у бара и возле указателя. Он просто напоминал. Напоминал о
том, что нечего ездить с мертвым Тефтом, мертвых хоронят.
- Выходи, - сказал Лалли.
Ким послушно вылезла из машины.
Лалли в последний раз взглянул на Тефта. На его
застывшее лицо, на тонкие его губы, в кои-то веки не искривленные
ухмылкой. Лалли захотелось поцеловать его – в губы. И он поцеловал.
А потом оглянулся, рассчитывая расстояние.
Он вовремя вывалился из машины, сам не ожидая, что
сделает это – настолько сковали его страх и желание уйти вместе с Тефтом
– и мигом позже машина рухнула в карьер, он слышал всплеск, но ничего не
видел, катясь кулем по пыльной земле.
Он много раз оглянулся – погони из Спиритс Хилл не
было.
Парень с пепельной шевелюрой и девочка с темными
глазами шли на запад, и с каждым шагом им было яснее и яснее, что они не
отдадут друг друга никому. Любовь была ни при чем, свою любовь они
похоронили в заболоченном каньоне. А впереди, словно показывая путь,
шли, неслышно о чем-то беседуя, крепкий мальчик с горящими на солнце
рыжими волосами и долговязый мужчина в деловом костюме.
Духам не внимай ты, вспомнил Лалли, ада
не страшись ты, к небу вознесись ты…
Мертвые и взрослые (а вообще это одно и то же) не
видят духов. В этом их сила, думал он, но в этом же и слабость - ибо
они думают, что смерть – это конец, а потому им не быть бесстрашными ни
в чем – ни в любви, ни в ярости, ни в гордости. Потому им и хочется на
небо… а попадают туда лишь дети и, возможно, собаки, бизоны и комары. То
есть те, кому хорошо на земле…
- Ты хочешь на небо? – вдруг спросил он у Ким.
Девочка засмеялась и шваркнула башмаком по дороге,
подняв облако пыли.
bravenet.com